«У меня была цель выжить и рассказать другим то, что пережил». Мариупольский пастор Анатолий Волошин 295 дней был в российском плену.
Пастор протестантской Церкви Добрых Перемен епископа Геннадия Мохненко, 64-летний Анатолий Волошин из Мариуполя после начала полномасштабного вторжения пошел в терроборону, был ранен, жил в бункерах «Азовстали» и вместе с другими защитниками города попал в плен почти на 300 дней.
«Никогда не думал, что в старости попаду в тюрьму, узнаю жизнь фильтрационного лагеря. В Свердловске (город оккупирован с 2014 года, в 2016-м переименован в Довжанск, — ред.) на допросе россиянин спросил, кем работаю. Я ответил: “Всю жизнь на бульдозере”. Он посмотрел: “Я думал, ты профессор”. А российские инспекторы в Еленовке называли меня фашистом-интеллигентом. Потому что в очках. Смешно. Потому что они сами фашисты. А мы защищаем свой дом и свой огород», — рассказывает Анатолий Волошин.
7 марта он вернулся из плена. Был в двух колониях — в Еленовской в Донецкой области и Довжанской в Луганской. Родные и близкие думали, что мужчина погиб во время российского удара по Еленовке 29 июля прошлого года. Впрочем, его имени не было ни в одних списках.
Пастор с 27-летним стажем записался в терроборону
Анатолий Волошин записался в Силы территориальноой оборони Мариуполя 25 февраля 2022 года. Был командиром отделения контрдиверсионной борьбы. Так было написано в документах.
«По штату я был командиром. Но требовались экскаваторщики, бульдозеристы, трактористы, электрики. А я на бульдозере с 20 лет. Когда 24 февраля начались обстрелы, решил идти защищать страну. Для меня как пастора это решение было непростым. Правильно сделал или нет — я с Богом буду решать наедине. Смерти не боялся, но жить хотелось», — рассказывает мужчина.
14 марта Анатолия Волошина ранили.
«Над капотом машины разорвалась мина. Водителя стукнуло по виску. А мне осколок залетел под ребра вместе с частью броника. Ребра были поломаны. Разорвало мышцы на руке, повредило нервы», — вспоминает пастор.
С трубками в животе спускался в подвал
Анатолия увезли в госпиталь около бассейна «Нептун», прооперировали. Город россияне продолжали бомбить.
«Под окном моей палаты взорвался снаряд. Стекло вылетело. Врачи и санитары сказали перебираться в подвал. Пришлось со всеми трубками в животе спускаться туда. Просидели в подвале ночь, может, чуть больше. 16 марта врачей и раненых перевезли на комбинат.“Азовсталь”. А этот госпиталь потом разбомбили», — говорит Анатолий.
На пятерых делили две банки скумбрии
С 16 марта по 17 мая Анатолий Федорович вместе с сотнями раненых военнослужащих был на территории «Азовстали».
«В бункерный госпиталь люди прибывали каждый день. Нас было примерно 300 — лежачих, прооперированных и тех, кого готовили к операции.
Работал генератор. В печах готовили еду — супы, борщи, каши. Но всего понемногу, запасы уменьшались. Однажды в столовую прилетела бомба. Осколками засыпало сумки с продуктами. Что смогли — откопали: рыбные банки, тушенку. Две баночки скумбрии делили на пятерых. А потом давали по половине пластикового стаканчика еды и по 200 граммов воды.
1мая меня перевели в другой бункер. Ходить мог, но рука не работала, грудная клетка и ребра были поломаны. Там было около сотни людей, дважды в день кормили кашей. Нам раненым подбрасывали на ложку больше. На троих была бутылка воды.
Я постоянно думал о еде. Некоторые потеряли до 40 килограммов веса. Я за два месяца похудел на 22 кг. Перед выходом с “Азовстали” весил 56 килограммов при 178 сантиметрах роста», — рассказывает пастор.
Чтобы не спать на голом бетоне, искали какие-то доски, двери, стелили одежду.
«Это был административно-бытовой комплекс. Я нашел фуфайки, спецовки. Можно было двое-трое штанов надеть, чтобы потеплее. Но никто не болел. Раны заживали. То ли мы были внутренне мобилизованы, то ли взрывы выпалили все вирусы.
Жили в постоянном напряжении. Самолеты сбрасывали бомбы и днем, и ночью. С моря катера обстреливали ракетами. Когда прилетало, все молились. Я воспринимал это как нечто, что нужно пережить.
Из-за пыли, которая стояла повсюду, людям не хватало воздуха. В короткие моменты затишья они выходили из бункеров.
«Мы жаждали света. Так приятно было видеть зелень. Я смотрел на траву и думал, что нужно жить и мечтать о лучшем».
Когда самолет бросал глубинные бомбы, бункер ходил ходуном
После 16 апреля на «Азовстали» пропала связь.
«Полная неизвестность. Только штаб полка «Азов» имел контакт с «большой землей», как мы ее называли. Им приходила информация о происходящем на фронте.
От обстрелов из пушек и танков было слышно, как сыпятся камни. А когда самолет бросал глубинные бомбы, весь бункер ходил ходуном. В госпиталь прилетела бомба, пробила верхний слой бетона. Несколько человек пострадали, их покалечило еще больше, один погиб», — вспоминает пастор.
Люди по-разному переживали это время.
«Одни горевали, другие ругались. Кто-то сетовал. Я поддерживал их: “Ребята, быть пессимистами — вредно”. Я — пастор с 1995 года. Это моя работа — поддерживать людей. Кто хотел — слушал.
17 мая был приказ Президента сложить оружие, чтобы сохранить жизни людей. Мы сдались в плен. Когда выходил, думал: “Если Господь дал мне время, я должен выжить и рассказать до других о том, что испытал».
В Еленовке умылся под дождем
Анатолий Волошин не помнит, когда именно они прибыли в Еленовку — 17 или 18 мая. Машины с пленными останавливались в дороге, долго стояли.
«Запомнилось, что на следующий день шел дождь. С крыши лилась вода. Я впервые за два месяца помыл голову, лицо. Стало легче. Люблю дождливую погоду — она вдохновляет размышлять о жизни».
Пастор попал в казарму, где находились до 450 пленных. Донимал голод.
«Порция пищи — это черпак каши или ухи, я называл ее водой с капустой. И кусочек хлеба. На завтрак и ужин давали чай. Нас там было около трех тысяч человек», — рассказывает Анатолий.
В Еленовке был фильтрационный лагерь. Оттуда пленных увозили в Россию, в другие колонии Луганской и Донецкой областей.
«Это близко к фронту. Мы постоянно слышали канонаду. россияне коварно стреляли из-под стен лагеря. Могло прилететь в ответ».
В ночь на 29 июля в колонии произошел взрыв. Было уничтожено здание, где содержались украинские военнопленные.
Но Волошина вместе с другими еще 10 июня перевезли в Довжанск Луганской области. Дети пастора об этом не знали.
Дети оплакивали отца после взрыва в Еленовке
У Анатолия Федоровича трое сыновей и дочь. Жена умерла в позапрошлом году, болела. Шесть лет они были опекунами еще троих мальчиков.
Родные больше девяти месяцев не знали, где Анатолий. Когда с «Азовстали» вышли последние защитники Мариуполя, искали отца по фотографиям в интернете. Узнали, что он в плену в Еленовке.
После массового убийства в том месте украинских пленных дети решили, что отец погиб.
«Я на эмоциях выставил пост в инстаграме, — вспоминает 35-летний Евгений Волошин. — Оплакивал отца. Люди писали соболезнования. Через два дня орки опубликовали списки находившихся в Еленовке в день взрыва. Нашей фамилии там не было. Но не было уверенности, что эти списки правдивые. Я удалил все посты в соцсетях. Отец мог быть жив.
Обращались в разные организации, в Красный Крест. Через два месяца они позвонили по телефону: “У вас есть какая-то информация об отце?” — “Простите, у кого должна быть информация — у меня или у вас?»»
Фильтрационный лагерь в Свердловске
Свердловскую исправительную колонию на временно оккупированной территории Луганской области Анатолий Волошин называет лагерем.
«Это были фильтрационные лагеря. Нас допрашивали: где мы были, что делали, стреляли ли. Брали отпечатки пальцев. Фотографировали. Унижали — десять раз раздевали догола. Проверяли одежду».
Пленных поселили на втором этаже колонии, в казарме на 200 коек.
«Под нами жили зеки. Говорили, что аннулируют наказание тем, кто пойдет на фронт. Это был конец лета или начало осени. Согласились 50 осужденных. Через неделю вернулись двое — один без ноги, другой израненный осколками. Остальные погибли.
Анатолий Волошин говорит, что было непросто. Но он пробовал находить светлые моменты.
«Когда это было уместно, шутил. Люблю игры со словами. Друзей как-то спросил: “Если человек заснул на богослужении, то каким сном?” Никто не ответил. Говорю: “литургическим”».
Некоторые из пленных были в отчаянии, появлялись мысли о суициде.
«Один парень рассказал, что не хочет жить. Не мог смириться с пленом. Я постоянно говорил с ним о том, что его ждут братья и мать, что Господь еще не хочет его забирать. И все равно видел его печаль и тревогу. Наконец мы вместе вышли из плена. Он благодарил», — рассказывает пастор.
Поверх шапок глаза замотали скотчем.
В феврале 2023 года колонию посетила некая комиссия. Пленников сфотографировали.
«Нас как раз вели в штаб, — говорит Анатолий Федорович. — Сказали остановиться. Женщины сделали фото. Их потом опубликовали в интернете, снимок увидели дети.
В штабе старший россиянин сказал: “Вы пойдете на обмен”. В душе все перевернулось. Испытал и радость, и тоску за остающихся ребят.
Обмен произошел 6 марта. Из нашей колонии вышли 72 человека», — говорит Анатолий.
До границы пленные ехали немного подавленными.
«Мы сели в КамАЗы. Радость распирала. Но была мысль: а что, если этого не произойдет, и нас отвезут куда-то еще? Завязали руки, сказали на глаза натянуть шапки. Везли, должно быть, в Таганрог. А оттуда — самолетом. Поверх шапок глаза замотали скотчем. Перед границей сняли. Ехали, наклонив головы. Нельзя было смотреть и разговаривать. На границе мы были 7 марта».
Плакал без слез
Пленные вышли на границе в Сумской области.
«Переполняли эмоции. Меня что-то спрашивали, а я не мог говорить, слезы душили. Хотя собственно слез не было. Нам дали телефоны и теплые костюмы. Прежде всего хотел узнать, что в Украине происходит— вспоминает мужчина.
https://hromadske.ua/ru/posts/u-menya-byla-cel-vyzhit-i-rasskazat-drugim-to-chto-perezhil-pastor-anatolij-voloshin-295-dnej-byl-v-rossijskom-plenu
