Геннадий Мохненко, волонтер из Мариуполя, пастор. На предложение помыть полы в ковидной больнице я взял швабру, закатал рукава и «пошел в бой»
Сегодня, когда мировая пандемия коронавируса забирает здоровье и жизни людей, каждый поставлен перед выбором: бороться, помогать себе и людям, или уйти в уныние и с пессимизмом смотреть на будущее. Даже врачи иногда пасуют перед страхом заразиться и увольняются с работы.
Но есть и такие люди, которые идут по зову сердца туда, где сейчас тяжело, чтобы оказать посильную помощь. И работают бескорыстно, отдавая свою силу, энергию.
Один из таких людей – пастор из Мариуполя Геннадий Мохненко. Он не просто откликнулся на просьбу о помощи больнице, где лечат ковидных пациентов, но и организовал других волонтеров на этот нелегкий труд.
Этот пастор и раньше шел всегда навстречу бедным, обездоленным, нуждающимся в помощи. Он основатель и руководитель крупнейшего детского реабилитационного центра «Республика Пилигрим» и сети реабилитационных центров для взрослых. Широко известен как инициатор общественной антинаркотической акции, автор нескольких книг, герой документальных фильмов. О жизни и служении Геннадия Мохненко перед самой войной 2014 года сняли документальный фильм даже кинематографисты Голливуда.
Сегодня он со своими соратниками на новой линии фронта — с коронавирусной инфекцией — безвозмездно помогает больнице, где каждый день идет борьба между жизнью и смертью.
В нашей беседе Геннадий рассказал, с чего началось волонтерство в больнице, какая помощь сегодня нужна медикам, как реагируют пациенты на волонтеров, и о многом другом, что сегодня актуально и требует внимания общества.
ВОЛОНТЕРСТВО НАЧАЛОСЬ С УБОРКИ
- Как вы стали волонтером в ковидной больнице?
- Наше волонтерство в мариупольской больнице №9, где проходят лечение пациенты с COVID-19, началось в первых числах ноября. Когда пошла жесткая ситуация со второй волной, нам позвонил один из врачей этой больницы и спросил, не найдется ли у нас кто-то, кто мог бы помочь, потому что медики сейчас буквально задыхаются на работе. Я договорился о встрече и на следующий день уже был у них. Пришел и сказал: «Давайте я попробую помочь – вот я и мои руки в вашем распоряжении на несколько часов. Хочу понять, что надо делать».
Сначала, конечно, было немного смешно, потому что люди не знали, что у них будет право использовать священника в качестве носильщика и тем более уборщицы. Но я убедил их, что я для того и прибыл, чтобы оказывать любую помощь, которую ждут. И меня отдали в распоряжение сестры-хозяйки. У нее уже было меньше комплексов, правда, она не совсем знала, кто я, и сразу попросила помыть полы. Она пожаловалась, что медперсонал просто не успевает и поэтому уже несколько суток в помещении не мыты полы. Я сказал, что сделаю все с огромным удовольствием — взял швабру, закатал рукава и «пошел в бой».
Вот так проработал первый день, посмотрел на ситуацию и увидел, что медсестры просто валятся с ног, что они носятся между палатами, их зовут и там, и сям, и им не до уборок. Потом я увидел, что экстренно надо было готовить дополнительных три отделения для приема больных. То есть, вывозить старую мебель, рухлядь и завозить новые кровати, экипировку, подключать кислород. А этим просто физически некому было заниматься – в больнице двое-трое пожилых слесарей. И тогда я понял, что нас ожидает, и бросил клич своей команде. Ну, а поскольку у меня очень социально активная молодежь, и волонтерством мы занимаемся, в принципе, всю нашу жизнь, то очень быстро отозвалась приличная компания людей. И уже на следующий день приехали со мной десяток человек, и мы приступили более масштабно к работе в больнице.
За это время, а уже прошло больше месяца, как мы там трудимся, три отделения мы освободили – вынесли оттуда все старье. Там было какое-то старое детское отделение, в нем были разбитые кровати, какие-то разваленные шкафы и столы. Все это мы вычищали, вымывали, где-то в палатах подкрашивали, где-то приехали специалисты и подводили кислород.
Было нелегко даже просто вынести десятки старых кроватей и шкафов. Но потом, например, приезжала машина с 50-ю новыми кроватями, а они тяжеленные и, конечно, не медсестры же будут их разгружать, поэтому мы закатывали рукава и разгружали, собирали, монтировали их, разносили по палатам, расставляли…
И тут же по ходу могут обратиться медсестры с просьбой помочь транспортировать крупного ковидного больного, которого они физически не могут даже поднять. Тогда на нас надевают защитные халаты, маски, шапочки, перчатки и мы идем, берем этого больного, кладем на носилки и перевозим в реанимацию или из реанимации. То есть, возникает масса такой работы, для которой нужны просто руки и физическая сила.
Но я доволен, потому что очень много сделано за это время. Еще я стараюсь, как только есть окошко, пробежаться по палатам – у меня есть такая старая армейская шутка – я захожу и говорю: «Вы приказ слышали?», — а люди мне: «Какой приказ?», — а я: «Ну как, приказ по Украине — не сдаваться коронавирусу. Всем выполнять обязательно!» И все смеются…
И еще. Сейчас моя детвора нарисовала десятки рисунков под общим девизом: «Не сдаваться коронавирусу!» То есть, мы стараемся и морально поддержать людей.
Мы планируем в ближайшие дни развезти эти рисунки. Там детская фантазия рисует этот коронавирус с зубами, а также смелых людей, которые с ним бьются, противостоят… Это нужно, чтобы хоть как-то поддержать настроение людей в палатах, их дух. Ведь правда нелегкая, и кто-то, к сожалению, практически каждый день умирает.
Я планирую также в Рождественские дни в каждую палату подарить по Новому завету, или Библию. Как минимум в каждой палате оставить свою книгу, чтобы могли люди почитать. Конечно, это тоже очень важно. - У вас уже хорошо налажена работа в больнице? Какого возраста ваши волонтеры?
- У нас уже отработана схема. Мы обычно звоним старшей сестре, которая нас координирует. Держим связь и с главным врачом. Нам говорят, какую именно помощь от нас ждут, например, завтра, и что надо успеть сделать прежде всего, но бывает по-разному.
Сама больница эта большая – два корпуса по пять этажей, работы там хватает. Тем более, что сейчас в связи с коронавирусом экстренно готовили отделение, экстренно ремонтировали, и сюда были направлены какие-то государственные и городские ресурсы.
Среди наших волонтеров, конечно, в основном, молодые люди и я, наверное, среди них самый старый. Все-таки мы поставили лимит по возрасту – не старше 40 лет. Хотя мне уже 52 года, я более-менее в хорошей физической форме и еще как-то хорохорюсь. Мы извинились, но сказали, что людей после 40 не берем в команду, поэтому среди наших волонтеров большая часть – или мои взрослые сыновья, или сыновья моих друзей, другая молодежь из нашей церкви. В основном, это парни и девушки, которым максимум 30 лет, ну, и несколько человек до 40 лет.
Конечно, врачи очень благодарны нам, у нас с ними уже сложились добрые дружеские отношения. Они говорят, что после эпидемии будут скучать за нами. И мы, конечно, тоже.
КОГДА ГОЛЛИВУДСКИЕ ЗВЕЗДЫ МОЮТ ПОЛЫ - Когда работаете, бывает что-то неординарное?
- Интересные иногда вещи происходят. В первый же день была хохма, мы смеялись. Я мою полы в коронавирусной палате, люди под кислородом, я в этом халате, в шапочке, перчаточках, маске, весь в пене, в мыле, мокрый весь. И вот я мою полы, утки передвигаю под кроватями, а один из больных смотрит на меня и говорит: «Простите, вы пастор Геннадий?», я отвечаю: «Да». Он продолжает: «Это республика «Пилигрим»?», — «Да», — опять отвечаю я. А он: «Так это про вас Голливуд фильм снял?», — «Да». И этот мужик так восторженно говорит: «Вот чего я никогда не думал, что голливудские звезды будут утку мою двигать и под кроватью у меня мыть!» Такие вот забавные моменты бывали.
- Насколько сильно у вас сейчас чувство страха заразиться?
- Вообще-то это старая христианская история. Еще во II-III веке в Римской империи, когда приходила эпидемия, часто врачи убегали, спасая свои жизни, но к больным приходили странные люди, которые называли себя христианами, старались помогать им, иногда отдавая за это свою жизнь. Это было одно из таких христианских свидетельств.
Нам всем рано или поздно придется уходить из этого мира, но с христианской точки зрения все-таки смертью жизнь не заканчивается, и то, как ты живешь, имеет немалое значение. Поэтому мы не сумасшедшие, мы прекрасно понимаем, что, идя в больницу, рискуем. И, конечно же, есть страх. Мне, например, после первого своего визита в эту больницу, ночью снились кошмары, как будто меня пожирает коронавирус, а когда встал и стал идти ночью к умывальнику, меня почему-то шатало, и я подумал – «ну все, началось». А потом, правда, сразу успокоил себя: «Чего я шатаюсь? Все хорошо. Я нормально себя чувствую!». Есть страх, но у нас есть часть молодых людей, которые уже переболели, они как-то особенно смело идут. Я, конечно, стараюсь подстраховываться. - А вам не предлагали сделать тест на коронавирус?
-Дело в том, что я, уже работая в больнице, однажды вернулся домой и у меня поднялась температура. Начался кашель, и я подумал, что подхватил вирус. Но температура у меня была один день, а кашель дня три. Я перестал эти дни посещать больницу, попил немного витаминов — и все прошло. Потом, когда я пришел в больницу, меня повели на тест, но он дал отрицательный результат, показал, что ковида у меня нет. Может быть, он был и прошел в легкой форме, не знаю.
СТАРОЕ ХРИСТИАНСКОЕ ПРАВИЛО – ИДТИ ТУДА, ГДЕ ТЫ НУЖЕН ЛЮДЯМ - Много коронавирусных больных сегодня в этом медучреждении?
- Больных в этой больнице очень много. Конечно, большинство пожилые люди, и я, наверное, практически не видел среди пациентов молодежи, только среднего возраста и пожилых. Особенно этот вирус цепляется к людям с хроническими заболеваниями.
Я, как священник, имею вообще конституционное право доступа к людям в любую реанимацию, по законам Украины мне не могут этого запретить, если есть просьба родственников или самих больных. Но, как я говорил, у нас очень хорошие отношения сложились и с медперсоналом, и с больными.
Конечно, люди в шоке, когда я захожу в какую-то палату, мы завозим очередную кровать, собираем, и больные, которых я не знаю, меня в халате с маской узнают и говорят: «Пастор, огромное вам человеческое спасибо!». Потому что даже родственники часто боятся зайти сюда, к больным. Да и некоторые врачи уволились, когда началась эпидемия. Такой страх нагнетался и в СМИ. Поэтому некоторые медработники, особенно пожилые, просто извинились и сказали, что не готовы рисковать своей жизнью. И они, наверное, имеют на это полное право. Но мне тем более приятно, что работает старое христианское правило – идти туда, где есть проблема, где ты нужен людям.
Я думаю, что в моем случае это имеет такие мировоззренческие корни. Это то, что Христос когда-то сказал — хочешь быть моим учеником, бери свой крест и следуй за мной.
Вот такое простое правило. Хочешь называться христианином, пойдем со мной. Это важные мировоззренческие концепции, которые, конечно, помогают.
Но это тоже такая болячка, которая дает нам дополнительный стимул думать о правильном образе жизни, например, задуматься о своем лишнем весе. Я вот с перепугу с началом коронавирусной эпидемии скинул 20 кг, понял, что пора подумать о своем физическом состоянии, об иммунной системе и ее поддержке, о разумном питании, о физических нагрузках, которые помогают держать легкие в порядке.
Даже попросил своего друга, а он у меня хороший саксофонист, научить меня играть на саксофоне. Потому что лучшей профилактики для здоровья легких, чем игра на любом духовом инструменте, вообще нет. Разве что шарики надувать советуют, чтобы тренировать легкие. Ну а саксофон, труба, тромбон – это хорошие инструменты для их тренировки. Так что во время коронавируса я заодно планирую музыкой начать заниматься.
Честно говоря, за этот месяц-полтора, который мы ходим помогать больнице, как-то страха поубавилось. Ведь не зря говорят, что не так страшен черт, как его малюют.
Ну да, есть вирус, и никуда ты не спрячешься. Размер этого кусочка РНК 20 нанометров, а нанометр – это одна миллиардная доля метра. И страх не добавляет здоровья иммунной системе, страх — одно из оружий, психологических установок. Поэтому сейчас мы уже немного расслабились. Я даже в последнее время на наших молодых покрикивал, потому что они уже стали и маску спускать ниже носа. - А достаточно в больнице для вас средств защиты?
- В больнице есть все средства санитарной обработки. Есть такие приборы, когда ты на входе через них проходишь, останавливаешься в рамке, и тебя опрыскивают. Также есть множество санитайзеров, которыми обрабатывают руки. И защитная одежда. А когда домой приезжаем, я, например, стараюсь, ни с кем не контактируя, одежду сразу снять в стирку, чтобы уменьшить риски.
- Эта больница ближе к вам территориально, или именно оттуда к вам первыми обратились за помощью?
-Отсюда обратились, и мы как-то сразу подключились. Сначала не понимаешь реалии, пока там не окажешься. Но, поскольку люди попросили, я приехал посмотреть и убедился, что помощь реально необходима. Сегодня вообще такая ситуация, что врачи работают очень тяжело, они подвержены рискам. Поэтому сейчас они достойны особой поддержки.
Мы пообещали со своей стороны, что пока будет такой пиковый период, будем стараться по мере наших сил всегда поддерживать врачей в этой больнице.
ПАСТОР, КАПЕЛЛАН И ОТЕЦ - Расскажите подробнее о себе и о своем Фонде.
- Я сам священник уже 28 лет, пастор Церкви добрых перемен, епископ в нашем отделении церквей. Уроженец Мариуполя, это мой родной город.
20 лет назад основал реабилитационный центр «Республика Пилигрим». Это крупнейший в бывшем Советском Союзе детский реабилитационный центр, ему уже пошел третий десяток лет. Через него прошло больше 4 тысяч детей самой тяжелой социальной категории. Первые поколения – повально были дети с глубочайшей наркотической зависимостью, беспризорные, годами жившие на улице, это криминал, СПИД и так далее.
Сейчас наш фонд имеет несколько разных направлений работы. Есть непосредственно детский реабилитационный центр «Республика Пилигрим», в котором около 50 детей проживают стабильно и круглосуточно находятся на социальной реабилитации. У нас теперь также есть отдельный центр для женщин с детками, то есть, для мам, которые оказываются вместе с детьми в сложных жизненных условиях и нуждаются в поддержке. Мы принимаем их непосредственно в этот центр.
Есть много центров только для женщин и для мужчин, где мы работаем с нарко- и алкозависимыми людьми, есть хоспис для брошенных стариков, где просто пожилые люди доживают свой век, есть социальные центры для беженцев, есть специальный адаптационный центр для нуждающихся. У нас очень много социальных проектов.
Еще у нас есть сеть из шести приемных детских домов — это приемные семьи, где детки оказались в результате своих жизненных перипетий без отца и матери, и мы их забираем в семьи. Строим сейчас еще один хороший дом прямо напротив моего. Он будет для приемной семьи, в которой воспитываются уже пятеро детей, и они не помещаются сейчас в своей халупке, но хотят еще взять деток. За моим домом тоже строим еще один детский дом для семьи, в которой 14 приемных детей. У нас детки, как в семье, — когда ребенку исполняется 18, никто ему не говорит «до свидания», пока он не устроится и потихонечку не «оперится», а потом уйдет в самостоятельную жизнь.
Я и сам приемный отец – за эти 20 лет уже 35-й приемный ребенок в нашей семье. То есть, у нас есть трое своих биологических деток и 35 приёмных. У меня уже 26 внуков от приемных детей в мои 52 года, это неплохой показатель. Они взрослеют, создают семьи, выходят в самостоятельную жизнь.
— И сегодня у вас есть приемные дети? - Да. Сейчас 6 детей живет в моей семье, у нас приемная семья. В основном у меня приемные дети-подростки. Младший ребенок, которого мы забирали в нашу семью, ему было 8 лет. А в основном, это были подростки с улицы – 12, 13, 14 лет, иногда и 16 лет, уже серьезно наркозависимые.
- А как они к вам попадали?
- Мы работали с улицей все эти годы. То есть, я провел сотни ночей на перекрестках, в подвалах, в притонах, мы множество ночных рейдов делали по городу. У нас 20 лет назад в городе сотни детей жили на улицах, буквально сотни. На каждом перекрестке было по несколько десятков детей, которые годами там проживали, умирали. Мы начали работать с ними – сначала просто кормить, потом приглашать их к нам, в наше здание церкви, потом открыли детский центр и начали уже силой забирать детей с улицы. Когда поняли, что на самом деле происходит там, в подвалах, мы перешли к таким рейдам. Мы просто забирали этих бездомных детей, уже не спрашивая их желания. И таким образом мы многие годы работали с улицей. Поэтому сейчас на улицах города нет никаких беспризорных, то есть, одну проблему мы решили.
Но, к сожалению, по-прежнему много есть детей, которые нуждаются в помощи. - Вас власть городская, областная поддерживала?
- Это долгая история. Были разные этапы. Но в конечном итоге выработалась хорошая система взаимоотношений с городом. Наш предыдущий мэр Юрий Хотлубей очень хорошо воспринял то, что мы делаем, и с большой благодарностью относился за это к нам. Хотлубей лет 10-12 назад сказал: «Пастор, про то, что ты делаешь, однажды снимут фильм». И он таки напророчил нам это. Это фильм Стива Хувера «Почти святой», и это не просто фильм. Его мировая премьера была в 2015 году весной, но его начали снимать до войны – последняя съемка была перед самой войной. Они за день до штурма Донецкого аэропорта вылетели из него, уже ночевали там в полицейском отделении на полу. Продюсер этого фильма – это голливудский продюсер, кинорежиссер, сценарист Терренс Малик, он легенда Голливуда, трёхкратный номинант на премию «Оскар», обладатель «Золотой пальмовой ветви», один из самых титулованных в мире в своей сфере.
Этот фильм по системе оценки Rotten Tomatoes имел рейтинг 98%, он получил массу наград среди документальных фильмов.
Самая интересная для меня награда – это то, что в декабре 2015 года фильм получил главный приз на международном фестивале авторского документального кино «Артдокфест» в России.
То есть, сентябрь 2015 года – разгар войны и этот американский фильм про нас («о служении мариупольского пастора Геннадия Мохненко») получил Гран-при на фестивале «Артдокфест» в России. И то, что этот фильм снят о капеллане украинской армии, так как я являюсь капелланом с ярой антипутинской позицией, и получил награду в России в 2015 году в разгар войны – это, конечно, для меня особая награда. - Насколько война сказалась на вашей работе?
- Мы живем на линии фронта. То есть, у нас в окне прямой вид на Широкино, где 2 миллиона снарядов, мин легло за эти годы. И каждый взрыв в Широкино резонирует у нас в окнах, у моих детей. Из спальной комнаты моего младшенького сына, которому 13 лет, вот уже 7-й год прямой вид на эту линию фронта. То есть, он большую половину своей жизни слышит взрывы, видит или вспышки, или столбы дыма, у него дрожат стекла в окнах. И если стреляла артиллерия, или крупный миномет, то вздрагивал весь дом.
Также мы работаем на линии фронта с солдатами. И я как капеллан вместе со своей командой намотал 200 тыс. км по линии фронта во время войны, десятки раз попадая в ужасные переплеты, но Господь миловал, живы все. И поэтому мы работаем на фронте, все у нас перед глазами. Но мы христиане, поэтому там, где нужна помощь.
